○ Всё уйдёт в прошлое. Твои глупые поступки, и твоё чрезмерное возмущение по пустым поводам, и то, в чём ты не был виноват, но другие подумали, что виноват. Всё уходит в прошлое. Сначала оно будет уменьшаться в размерах — всё меньше, всё незначительней, а в конце концов исчезнет совсем, как будто и не было этого. И никто не будет помнить, как ты глупо себя вёл, как неуместно шумел, и то в чём ты не был виноват, а другие думали, что виноват — тоже забудется ими.
○ У меня есть только жалость ко всему, что подавлено, унижено. И неприязнь к тому роскошному, что всё время показывают по ТВ. Я с теми, кому тяжело, кто мучается. Я так люблю таких простых людей. Мне с ними легко. Я всегда себя чувствую человеком из очереди, одним из тысяч и тысяч. Этому меня научила война.
○ Как заразительна суетность, изощрённая зависть, обезумевшая мелочность — это как болезнь, заразиться может любой. Ощущение единственности жизни не заразительно, как здоровье.
○ Как зависит дар художника от того, на какой максимум счастья он способен! Соответственно, так же глубока и пропасть возможного отчаянья.
Лишь гении неподведомственны рабству.
○ Мы знаем, что есть две сверхдержавы: Россия и Америка. А не вернее было бы считать, что есть, скажем, одна сверхдержава, например, Швейцария. Люди там живут хорошо и ни с кем не воюют. Простите, это к слову.
○ Единственность человеческой жизни для нас то и дело заслоняется повседневностью. Но искусство по сути своей - вызов человека небытию, неизбежной смерти, обжитой пустоте мироздания. В простейшей форме такой вызов - отчаянные, счастливые песни-крики Эдит Пиаф, неизлечимо больной женщины. Вахтангов незадолго перед смертью сидел на репетициях 《Принцессы Турандот》, согнувшись от боли, и кричал актёрам на сцену: 《Это - смешней! Это - смешней! ..》
Другой жизни - вместо этой - не будет.
Я побежден самим собой.
Устал. И небо угасает.
Пора уже, пора…
Постой!
Вгляделся вдаль – а там светает.
Свой крест всё тяжелей нести.
А память свод грехов листает.
Жизнь прожита, почти…
Почти!
Вперёд вгляжусь – а там светает.
Прошли и высохли дожди,
снег падает и снова тает.
Казалось, темень впереди.
Но вот вгляжусь – а там светает!
Александр Володин
* * *
... Умер он тоже тихо и незаметно, 17 декабря 2001 года, в понедельник, под утро, в 9-й горбольнице на Каменном острове. Давний товарищ, Илья Штемлер, навестил его накануне: "Он лежал на левом боку, свернувшись калачиком под суконным солдатским одеялом, уткнувшись лицом в стену под рыжим сырым пятном. Он спал… На щербатой тумбочке подле кровати стояла пустая бутылка из-под кефира, валялся огрызок чёрствой булки. Просидев ещё с полчаса, я, так и не дождавшись пробуждения Саши, решил отправиться домой с тем, чтобы проведать его завтра, днём. И постараться увести его отсюда в более приличное место, а лучше домой, как увозил его из Больницы Ветеранов войны или из той же «бехтеревки». Дома ему было лучше всего… Но не успел."